Информационный портал "Фонд русский мир"

Театр, сочиненный актерами

«Малахит» – это единственный в России деревенский драматический театр. Сама деревня, правда, необыкновенная – экопоселение «Ковчег» в Калужской области, построенное руками энтузиастов двенадцать лет назад в чистом поле, вдали от дорог и городской суеты.

Почти все актеры театра – непрофессионалы: музыканты, художники, программисты, педагоги, строители. Только создатель «Малахита», Олег Малахов, и его супруга Елена – выпускники Высшего театрального училища имени М.С. Щепкина. Мы с Олегом хоть и соседи, но у меня все же не укладывается в голове, как он умудряется совмещать работу в московском театре «Школа драматического искусства», съемки в кино с жизнью в экопоселении и созданием спектаклей в своем театре. И вообще, я как-то упустил, в какой момент у нас в «Ковчеге» появился собственный театр.

– Все началось в то время, когда каждый в «Ковчеге» хотел поделиться с соседями каким-то своим умением, – рассказывает Олег. – С утра до позднего вечера в Общем доме проходили разные занятия: музыканты преподавали музыку, танцоры – танцы, художники – рисование, кто хорошо знал английский язык – учил английскому, владеющие единоборствами преподавали борьбу. Тогда и я решил написать ироничное объявление: «Кто хочет стать таким же хорошим артистом, как Янковский, Смоктуновский, Кайдановский, – добро пожаловать в театральную студию». Это, конечно, была шутка. Изначально у меня не было идеи воспитать хороших артистов. Я просто хотел познакомить ковчежан с театром, дать возможность прикоснуться к его тайнам и почувствовать особое волнение перед выходом на сцену.

На первое занятие пришло очень много людей. И вскоре большинство разочаровалось. Потому что я предложил не веселиться и разыгрывать смешные сценки, а окунуться в трудную, кропотливую работу, в которой надо научиться многому: хорошо двигаться, правильно говорить, чувствовать друг друга, создать сценический ансамбль артистов. В итоге осталось около десяти человек. Они готовы были пойти за мной. Я с самого начала знал, что мне неинтересно заниматься театром на любительском уровне, и предложил всем осваивать сложную актерскую технику, которой мы занимались много лет в «Школе драматического искусства» с Анатолием Васильевым. Это были особенные пластические и вербальные занятия. И вот возникла идея создать небольшое представление на основе поэтических текстов. Я попросил каждого из моих артистов принести близкие ему стихи о любви – любой эпохи, любой культуры, любого автора. Весь вечер мы читали друг другу стихи о любви. Впечатление было очень сильное. Потом выбрали лучшие произведения и составили из них единую композицию. Потребовался целый год репетиций и тренингов, прежде чем по­явился спектакль «Разговоры о любви», где наряду с чтением стихов актеры исполняли романсы и танцевали.

– Помню, тогда спектакль не оставил равнодушным никого в «Ковчеге». Чем же он так удивил?

– Я думаю, возвышенностью происходящего на сцене. Мы привыкли, что «Ковчег» – это земля, дом, труд, молоток, шуруповерт; жизнь, требующая многих усилий только для того, чтобы наладить свой быт. А тут вдруг вышли на сцену красиво одетые люди, поют и танцуют, нежно и страстно говорят о любви, звучит красивая музыка. Это был театр! Тогда многие увидели своих соседей с совершенно новой стороны, было много восторженных отзывов. И я понял, что надо продолжать.

– И продолжил клоунадой?

– Да. Задачи работать с текстом уже не стояло. Клоунада могла дать моим артистам возможность заняться импровизацией, иначе прикоснуться к игровой структуре. Для нас это тоже был большой эксперимент. Клоунадой я занимался только в институте в рамках программы обучения. Теперь же мне необходимо было найти другой путь. И я его искал вместе с моими артистами. Несколько недель мы просидели в Интернете, читая статьи о Славе Полунине и интервью с ним, изучали его формулы, открытия, смотрели клоунские номера, фильмы с Чаплином, постигали законы юмора. И я понял, какая клоунада нам интересна. Ее можно назвать «философской» – смех не ради смеха, а смех ради мысли. И мы отправились в это чудесное путешествие – в мир клоунады. Он способен сделать из взрослого человека ребенка. Баловство, радость, импровизация – мы чувствовали себя счастливыми. Работа помогла многим справиться со своими душевными проблемами, избавиться от комплексов, почувствовать себя свободным как птица. Лена, например, до этого пребывала в глубокой депрессии – клоунада ее просто выдернула оттуда. Представление получило название «Великое путешествие». Помимо сюжетного путешествия клоунов это было наше путешествие в театральную клоунаду.

– Почему же представление так недолго прожило на сцене? Даже в «Ковчеге» его не все смогли посмотреть.

– Изменился состав актерского ансамбля. После летнего отдыха из театра ушли сразу два актера, которые исполняли центральные роли, но зато пришло в два раза больше желающих присоединиться к нам. Тогда я решил сделать новый спектакль – «Жизнь Клоуна». А начинается он с того, что актеры сочиняют свой театр, рисуют и представляют его публике. Потом строят его на глазах у всех и вскоре играют в нем спектакль. Мне показалось это хорошей идеей. Такой прием называется «театр в театре». В построенном театре мы играли сцены из «Ромео и Джульетты» в клоунском варианте. Стояла сложная задача: дурачиться и в то же время не потерять основную тему – любовь героев.

– «Жизнь Клоуна» вы показывали несколько раз в театрах Москвы, а также в Калуге и Малоярославце. Как восприняла спектакль не ковчеговская, не соседская публика?

– Спектакль людям нравился. Его приняли и оценили даже мои товарищи по сцене из театра «Школа драматического искусства» – очень строгие зрители. Были вопросы только ко мне как к режиссеру спектакля относительно некоторых сцен, но это наш профессиональный спор.

– А как вы получили приглашение на фестиваль Славы Полунина во Франции в 2012 году?

– Слава Полунин в очередной раз показывал в Москве свое «Снежное шоу». Мы с женой после представления отыскали его в служебных помещениях, познакомились. Около часа я рассказывал ему о нашем театре, репетициях, об увлечении клоунадой. Передали ему видеозапись нашего спектакля. Он посмотрел и пригласил на фестиваль. У нас многие артисты никогда за границу не выезжали. Больше месяца длилась эпопея с оформлением загранпаспортов, виз, Полунин писал нам приглашения...

– Кто принимал участие в фестивале?

– Клоуны из России, Франции, Голландии, Испании. Голландцы поразили меня больше всего. Они привезли свой театр – хвост самолета, в котором и показывали спектакль. Зрители видели два представления. Первое – у трапа, наблюдая, как артист лазает по самолету, что-то взрывает, перемещает, двигает, делая это как шоу, понимая, что на него смотрят все те, кто готовится войти в зрительный зал. Второе – уже сидя на лавке в хвосте самолета.

– Что полезного дала эта поездка вашему ­театру?

– Прежде всего соприкосновение с невероятным миром, сотворенным Полуниным в некогда заброшенной мельнице XII века. Это мир игры, воображения, радости. В его поместье много разных мест и уголков со своей атмосферой и сюрпризами, которые здорово обыгрывались в течение фестиваля. Участники двигались строго по маршруту, попадая то в «осиное гнездо», откуда вылезал фокусник, то в юрты с шаманами, то в японский театр. В «курином цирке» лежал загипнотизированный горящий клоун, на его груди в сковородке жарили яичницу и тут же раздавали всем желающим. То вдруг по реке проплывала кровать, а на ней лежал человек с гармошкой и горланил песни; затем плыл остров, на котором стоял рояль – пианист играл зажигательный джаз.

Такая атмосфера царит в поместье не только во время фестиваля. Слава и его супруга Елена не разделяют жизнь и творчество – это одна из главных составляющих философии их бытия. Хозяин по нашей просьбе устроил экскурсию по своему дому, назначив ее на 11 часов и 11 минут. Каждая комната бывшей мельницы – свободный полет фантазии. Все создано для радости, и ощущаешь себя здесь счастливым ребенком. Потолок спальни хозяина как по волшебству превращается в звездное небо, детская комната – с кораблем и кроватью в виде луны. Все это вдохновляет. Ужин – не просто ужин, а «Красный вечер». Все пришли в нарядах красного цвета на красную поляну, где даже на елках рос красный перец, и еда на столах была тоже красная.

Мы получили хороший урок – как прозу жизни превратить в поэзию. Любое дело перестает быть рутиной, если внести в него творческое начало. В «Ковчеге» все делается для того, чтобы быт был простым и удобным. Полунин обустраивает свой быт для Радости! Славе с его многочисленной семьей жить в такой атмосфере комфортно и счастливо.

– Как Мастер оценил ваше выступление?

– Славе понравилось. От какой-либо критики в наш адрес он отказался, как я его ни просил. Слава – очень позитивный человек, на все смотрит положительно, сказал, что может только дать совет, как дальше нашему театру развиваться, куда идти.

– Так куда же идти дальше?

– Настал момент, когда я почувствовал, что клоунада исчерпала себя. «Жизнь Клоуна» останется в нашем репертуаре, но в несколько измененном варианте. Некоторые сцены больше неактуальны. Этот спектакль оказался автобиографичным. Мы в реальной жизни придумали свой театр, построили его своими руками и на свои деньги.

– Получается, сюжет спектакля подтолкнул актеров строить театр?

– Нет, мы давно мечтали о своем театральном пространстве. Потому что Общий дом сильно загружен, а главное, его интерьер – печки, трубы, окна – отвлекает зрителя. И мы поняли, что нам необходимо построить театр.

– И в этом театре мы скоро увидим настоящие пьесы?

– После поездки во Францию я предложил своей труппе поставить пьесу «Ученые женщины» Мольера. Мы начали вновь работать со словом, и тут я смог развернуться в полной мере, по-настоящему рассказать моим артистам все то, что было мне интересно в театре Васильева. Сначала со своими актерами я работал над диалогами Платона. Затем мы взяли уже сцены из пьес Мольера, но не из «Ученых женщин», а из других его произведений. Когда я почувствовал, что стало получаться, мы перешли к нашей пьесе и стали готовить спектакль. Долгим был «застольный период», когда мы просто собирались обсуждать, про что эта пьеса, что в ней интересного и по каким законам она написана. Потом начали разыгрывать ее на стульях, сидя в кругу. Это необходимо делать на первом этапе работы. Затем уже появились мизансцены. Пьеса строится на действии, которое находится в слове. И если у актеров, сидящих в кругу, все движется и происходит, то главное есть, и в какую мизансцену поставить исполнителя, уже не так важно.

– Состав вашей труппы периодически меняется. Почему люди уходят?

– Главным образом потому, что я предлагаю путь профессионального артиста. И не все готовы отдавать так много времени театру, ведь нужно зарабатывать деньги на жизнь, кормить семью. А у нас не коммерческий театр, и все делается только на энтузиазме.

– Ваши выступления в Москве дают возможность что-то зарабатывать?

– У нас такой задачи нет. Все деньги, собранные с продажи билетов, уходят на оплату звукооператоров, администраторов, монтировщиков и на аренду сцены. Искусством зарабатывать сегодня сложно. Даже многие крупные театры Москвы содержатся за счет государственных средств и спонсоров. У нас пока никакой поддержки нет, обходимся своими силами. Сами строим, на свои средства шьем костюмы и делаем декорации. А костюмы для Мольера обошлись нам в 600 тысяч рублей. Я заранее всем объяснил, что камзолы и платья барокко – это не клоунские наряды, придется раскошелиться на дорогие материалы и работу опытных портных.

– Ты своих актеров хорошо знаешь и за пределами сцены – они твои соседи. Изменил ли театр их в жизни?

– Входя в театральный мир, меняются все. Чтобы стать артистом, нужно развивать в себе очень много способностей, которые до этого могли спать. Также предстоит осмыслить, кто ты на самом деле, как ты смотришь на жизнь, какие у тебя ценности и идеалы. Это сакральный момент встречи с самим собой. Необходимо прочувствовать творческий акт и всякий раз его возобновлять. Только после того, как человек открывает свое истинное «я», он может что-то делать на сцене театра. Вот тогда в его жизни все начинает меняться. И актер должен сделать выбор между тем, кем он себя представляет в жизни, и тем, кто он есть на самом деле.

– Такой подход к театру предлагает Васильев или так учат в театральном институте?

– Когда я окончил институт и попал в театр, сразу понял, что мне не хватает знаний и умений, позволяющих с легкостью подойти к любому тексту, уверенно чувствовать себя на сцене, уметь находить в тексте то важное, что организует действие. И так уж сложилось, что Анатолий Васильев набирал лабораторию. Мне посоветовали попробовать себя там. Целый год длился испытательный период, Анатолий Александрович ко всем присматривался, никому не говорил окончательного «да». В итоге сложился ансамбль, который последующие десять лет с ним работал. Я выдержал испытание, но потерпел поражение. Васильев отверг все, что я умел до этого, как непригодное для театра. Мне пришлось отказаться от моих прежних знаний, и, полностью доверяя Васильеву, я пошел за ним. Лаборатория длилась три года, в течение которых я постепенно стал понимать, что же такое театр, какова его сущность. Быть может, это прозвучит высокопарно, но для меня театр – таинство, подобное служению, посредством которого я могу разговаривать со зрителем на очень важные для меня темы.

– Разве в театральном институте дают иную установку?

– Установка та же: «Священнодействуй или убирайся вон» – как говорил Михаил Семенович Щепкин. Но техника, которая предлагается в институте, совершенно другая. К тому же Васильев всегда «отрицал публику». Мне не хочется обижать другие театры, но часто ставят спектакли для шумихи, театрального скандала, наполняя спектакли разной дрянью лишь только затем, чтобы привлечь зрителя. Своего рода поп-культура. Васильев же всегда делал все для «прекрасного самого по себе». Зрителю он никогда не открывал представление до конца, предлагая каждому соприкоснуться с некой тайной.

В театральных институтах в основном преподают психологическую технику, хорошо известную во всех своих приемах. Васильев с нами занимался техникой игровой. В свое время «игровой театр» пытался развивать Михаил Чехов, но до сего дня эта техника продолжает оставаться закрытой, носителей ее очень мало. Игровой театр отличается в основном тем, что актер, исполняющий свою роль, еще и созерцает ее, подобно зрителю. Это совершенно иной внутренний вектор исполнителя. В психологической технике он всецело направлен внутрь, к человеку, его чувственности; актер должен прожить свою роль – по Стани­славскому: «Я – в предлагаемых обстоятельствах». Игровая структура ближе к комедии дель арте, когда исполнитель и его маска находятся в игровых отношениях. Он тоже на сцене проживает свою роль, но все внутренние процессы проходят иначе. Словами объяснить сложно, актер познает это на практике за долгие годы.

И конечно, когда я встретился с тем, как Васильев разбирает текст, я понял, что он гений. Он видит в тексте просто невероятное количество вещей, которые позволяют артисту организовать действие. Станиславский не смог поставить Мольера только потому, что техника психологического театра непригодна для такого рода текстов. Васильев утверждал, что даже и нашего любимого Антона Павловича Чехова нельзя играть исключительно психологически, он в промежутке между игровым и психологическим театром.

– А возможно ли создать такой театр в деревне?

– Смело могу сказать, что многие мои артисты вышли на хороший профессиональный уровень. Мне хотелось бы заниматься таким театром, который способен помочь людям возноситься. Отрываясь от своего быта, человек начинает иначе чувствовать, мыслить, жить более возвышенно. Становится свободным и счастливым. В этом, я считаю, и есть смысл искусства вообще. Если человек постоянно занят только повседневными заботами, то душа черствеет, человек становится «тяжелым» и толстокожим, он сам себе все время подрезает крылья. Театр и любое творчество дают энергию жизни и одухотворяют человека.

Автор: Алексей Макеев
Фото: Алексей Кириллов
Год: 2014
Месяц: Сентябрь

Статья вышла на информационном портале "Фонд русский мир"
(Версия для печати, страницы 66 - 71)